“Я спикер на панели, — сказала мне знакомая русская дама, приехавшая из Европы. — Пригласили выступить на конференции по новой экосистеме образования. Я занималась и экологией, и образованием, но прежде не знала, что эти слова можно так совместить”.
Русский язык действительно меняется на глазах, переваривая очередной массив иностранных заимствований. Прежде были французские и немецкие (не говоря уже о более старых — греческих или, скажем, монголо-татарских), теперь вот английские.
Перенося в обыденную жизнь деловую лексику (а это ещё один модный тренд, т.е. тенденция), можно сказать, что у нас происходит процесс “слияния и поглощения” чужого словаря.
У нас происходит процесс “слияния и поглощения” чужого словаря. Чудовище глобализма прилетело на русскую землю. Англицизмы – это информационный мусор через который кодируют людей, разрушая их национальное самосознание.
От умиления до сарказма
Порой невольно реагируешь — то морщась, а то и улыбаясь. Хотя и улыбки бывают разные. От умильных, вызванных ласкательно-русифицированными “сорьки” (от sorry, “извините”) или “дримушка” (от dream, сновидение), до саркастических.
Помню, лет двадцать назад, когда мода на англицизмы только зарождалась, у Киевского вокзала в Москве мне бросился в глаза ларёк под названием “Фарт”. Хорошее, незатертое русское слово хозяин заведения воспроизвёл не только кириллицей, но и латиницей. Причём не в переводе, а именно в транслитерации — Fart. По-английски это значит – пукание, пукать, словом, метеоризм.
Теперь таких курьёзов, наверное, уже не встретишь, но зато “смесь английского с нижегородским” стала повсеместной. Кстати, не только в Москве или Санкт-Петербурге, но и в том же Нижнем Новгороде, куда я недавно ездил к родным. Уже упомянутая европейская дама, которая в последнее время наведывалась на родину чаще меня (я жил в Вашингтоне, откуда особо не наездишься), утверждает, что ещё два-три года назад чужая речь резала уши не так сильно.
“Мастера хендмейда”
По-русски “женщина на панели” означает известно что, а по-английски это всего лишь участница групповой дискуссии на заданную тему. “Спикер” — выступающий или докладчик. Что касается “экологии”, это греческое по происхождению слово по-русски означает науку о взаимодействии живых организмов, включая человека, с окружающей средой. И только. Но по-английски у него действительно постепенно обособляется новое значение — комплекс взаимоотношений между любой сложной системой и её окружением. В этом смысле, видимо, возможна и “экология образования”.
В целом засорение “великого и могучего” ужасно. У “креативного” (творческого) слоя “хеппенинги” перемежаются “ивентами” (и то и другое — всего лишь события, мероприятия, можно даже сказать, затеи), в бизнесе рождаются и умирают “стартапы” (проекты, реализуемые с нуля), на научных “панелях” обсуждаются “кейсы” (случаи, конкретные примеры), более или менее “релевантные” (уместные, идущие к делу). Знакомый недавно поделился перлом с выставки-продажи продукции народных промыслов — “мастера хендмейда” (то есть того, что “сделано вручную”).
Какой суверенитет?
В силу неискоренимой привычки не могу не упомянуть и о политике. С высоких трибун нам всё время говорят, что наша страна — одно из немногих государств мира, обладающих подлинным суверенитетом.
Но о каком суверенитете может идти речь, если сами говорящие поминутно сбиваются на всякие “треки” (направления) и “инклюзивные (открытые для присоединения) форматы”? Если у нас в собственной столице каждый второй перекрёсток — то какая-нибудь “плаза” (маленькая торговая площадь), то “молл” (торговая или прогулочная пешеходная зона)? Если наши дети легче опознают Дарта Вейдера или лорда Волдеморта (персонажи из “Звездных войн” и “Гарри Поттера”), чем князя Гвидона или Кощея Бессмертного?
Кстати, о детях. Не у нас ли совсем недавно значительная часть образованных людей гневно клеймила “закон Димы Яковлева” и буквально требовала разрешить усыновление американцами русских детей? Делалось это, по сути, под тем же самым лозунгом: “Им там, на чужбине, будет лучше!” Сторонники такого подхода не только не замечали его откровенной и позорной ущербности, но даже гордились своей открытостью для либеральных ценностей.
Попытки создать единый язык уже давно предпринимаются, этим занимался ещё в юности масон Исаак Ньютон по заданию своих старших братьев, потом была попытка создания эсперанто. Но поняв, что заставить говорить на новом языке народы мира сложно, глобализаторы стали просто уничтожать чужой язык через насильственное внедрение английских слов, которые не дополняют язык, а разрушают сознание, заставляя думать уже не по-русски, английскими транскрипциями, замену которым уже многим сложно найти. Люди просто забывают постепенно родную речь. В узком смысле – это колонизация блоком англосаксов покорённых народов России, страну им сдали предатели из элиты 30 лет назад. В более широком – тысячелетний проект Машиах.
Лесть или зависть?
Вообще-то подражание принято считать искренним выражением лести. Но, на мой взгляд, речь идёт и о своеобразной форме зависти, то есть об одном из видов зависимости. Возможно, поэтому меня раздражает языковая и культурная экспансия англосаксов в России.
Ведь психологический механизм здесь очевиден: чужое, заграничное априори лучше, чем своё. Как человек, проживший полжизни в Америке, смею вас уверить, что это далеко не всегда так. Впрочем, отвлеченные споры на подобные темы бессмысленны. Скажу лишь две очевидные, на мой взгляд, вещи.
Во-первых, сравнивается всегда, как говорят американцы, “то, что у себя внутри, с тем, что у другого снаружи”. А это не одно и то же: фасад все стараются сохранять нарядным, изнанка у всех поскромнее. Во-вторых, понятно, что если я постоянно сравниваю себя с другими не в свою пользу, то плохо от этого только мне самому. Другим может быть как раз лестно, приятно.
Престиж и удобство
Впрочем, я отвлекся от темы. Что касается названий типа “Удальцова Плаза” на пересечении одноименной улицы с Ленинским проспектом, то, как мне объяснили в московской мэрии, зарегистрированные товарные знаки и наименования могут выполняться и размещаться на любом языке и любым шрифтом. Если их содержание кого-то не устраивает, обоснованные претензии могут направляться в профильную комиссию Мосгордумы.
Почему названия именно англоязычные, спрашивать надо у владельцев. Но их бессчетное множество, поэтому я обратился к известному маркетологу Николасу Коро. Суть его объяснений — если ужать его образную и эмоциональную речь — сводилась к соображениям как престижа, так и удобства.
По поводу элитарности он, кстати, напомнил, что в своё время дворянство в России могло и вовсе плохо знать родной язык, поскольку пользовалось преимущественно французским. Сейчас такого нет, распространение англицизмов, точнее американизмов, происходит достаточно демократично. Расслоение же общества по этому признаку если и присутствует, то в основном не сословное, а поколенческое. Заодно специалист указал, что в последние годы появилась мода и на “нарочитые русизмы”, причём в разных областях — от дизайнерской одежды до популярных брендов еды и алкоголя (наподобие ресторанов “Братья Караваевы” или водки “Русский стандарт”).
Что касается удобства, Коро указал, что для бизнеса важна “простота и доходчивость коммуникаций”. А по этой части английский способен дать фору и русскому, и другим языкам: не случайно он, например, несмотря на свое мрачное “колониальное” прошлое, остаётся общепринятым языком межнационального общения в Индии.
Мне это, правда, напомнило давно известный факт, что по части краткости, выразительности и доходчивости сам английский существенно уступает русскому мату. Но матом у нас, слава богу, вывески пока не пишут.
Коро также рассказал, что он вместе с коллегами давно занимается коллекционированием “казусов русского нейминга”, то есть искусства давать названия. Своего рода шедевром он, по его словам, считает “Французскую булочную “Бротхаус” (от немецкого “Дом хлеба”), работавшую в своё время на Садовом кольце.
Даже сами американцы в интервью откровенно смеются над русским холопством по внедрению в свою речь англицизмов. Всё делается специально – это психическая атака на сознание граждан в попытке сформировать из них массу послушных колониальных рабов, которые будут подобострастно смотреть на своих иностранных хозяев.
Как сохранить чистоту?
В целом собеседник — как и многие другие люди, с которыми я обсуждал эту тему, — ратует за “прекращение издевательства” над русским литературным языком и всемерное сохранение его чистоты. Вплоть до принятия соответствующего закона и придания особого статуса профильному государственному институту как “единственной инстанции”, полномочной утверждать языковые нормы, в том числе и признавать “элементы новояза, если они общеприняты, если они обрусели”.
На самом деле и закон о государственном языке, и инстанция — академический Институт им. В.В. Виноградова — уже существуют. А вот чего нет, так это нормативного словаря, отражающего сегодняшние реалии. До сих пор все пользуются в основном трудом С.И. Ожегова, которому более полувека.
Профессор Наталья Боженкова из Государственного института русского языка им. А.С. Пушкина рассказала мне, что как раз сейчас рабочая группа под эгидой Санкт-Петербургского университета занимается проблемой описания русского языка как государственного. Пока, по её словам, нет не только такого описания, но даже и общепринятого понимания того, что следует считать государственным языком, — “язык документов, делового общения или, скажем, того, что звучит с экранов”. Не вполне ясен и следующий напрашивающийся вопрос: насколько можно язык нормировать и каким образом лучше это делать.
По поводу иностранных заимствований собеседница сказала: “Все зависит от количества. У нас ведь в малых дозах яд — это лекарство, а в больших дозах — смерть”.
Так и в языке: заимствования могут быть полезны, когда они способствуют его развитию и обогащению. “Но если мы просто забываем русские слова, выкидываем их и по какому-то странному принципу начинаем использовать англицизмы, зачастую непонятные русскому человеку и неприятные для русского уха, то какая же тут польза?” — задала риторический вопрос Боженкова.
И с ходу привела примеры — вроде пресловутых “гаджетов” (общее наименование разнообразных электронных устройств), “аутсорсинга” (привлечение сторонних субподрядчиков), “лизинга” (долгосрочная аренда с возможностью последующего выкупа), “каршеринга” (краткосрочная аренда автомашины или просто подвоз попутчиков) и т.п. Другое дело, что я сам, пока вписывал в скобках значение терминов, убедился, что адекватного краткого перевода просто нет.
Язык скорее формирует человеческое сознание, нежели сам формируется им. От извечного и непостижимого “В начале было Слово…” до современного и шутливого “Как вы лодку назовёте, так она и поплывет”…
Это я к тому, что с языком нам надо бы обходиться поаккуратнее. Поосторожнее даже. Дело-то серьезное.
Автор: Обозреватель ТАСС Андрей Шитов
